Воспоминания о Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.

Воспоминания радужанина Анатолия Фёдоровича Боброва о своём военном детстве и о жизни людей в оккупации.

В моей памяти война началась не с проводов отца на фронт, а с первой бомбёжки.

Жили мы – мама, моя старшая сестра (1924 г.р.), я и ещё одна семья, тоже без мужчин, в частном доме, примерно в 0,5 км от ж/д станции г. Шахты Ростовской области (это восточное крыло Донбасса) и в 150-200 м от железной дороги. К вечеру дети разного возраста собирались вблизи домов в группы. Дошколята рассказывали друг другу услышанные от взрослых сказки и различные истории, а школьники в основном играли на различных музыкальных инструментах, чаще – на балалайке, и пели песни.

Вдруг вдали послышался надсадный гул, он особый у гружённых бомбами самолётов. Наши матери быстро разобрали малышей по домам, а школьники остались на улице. Гул всё усиливался, и вдруг послышались взрывы бомб, сброшенных немецкими бомбардировщиками. Ближайшая к нашему дому бомба упала в 50-60 м и именно рядом с той группой школьников – они все погибли. Моего одногодка прямо в доме ранило в ногу. Наши семьи не пострадали, хотя входные двери были пробиты осколками. Вылетели незакрытые ставнями стёкла окон, вместо стёкол проёмы вначале затыкали подушками и упали с крыши трубы обеих печей, а дом устоял.

После первой бомбёжки постель с кровати перенесли на пол, и почти до самого окончания войны спали только под кроватью, чтобы в случае разрушения дома от бомбы или снаряда не придавило обломками. От бомбёжек спасались (а какое-то самое опасное время жили постоянно) в погребе с рельсовыми перекрытиями, вырытом во дворе. От прямого попадания он бы не спас, но если бы нас завалило, то помощь бы оказали соседи, так же как бы и мы им. Все ближайшие соседи знали, кто где спасается от бомб и всегда были готовы помочь, хотя в этих семьях не было ни одного взрослого мужчины - они были на фронте.

Следующее, что особенно запомнилось после отступления наших – появление во дворе немцев (или румын, или венгров), с криками: - «Курки, яйца, молоко!». Они выловили всех, которых нашли, кур. Отрубили им головы, забрали все имевшиеся яйца и заставили маму всё для них приготовить. Как жить дальше этой семье – их не интересовало. С этого дня началась наша жизнь в оккупации - 1942-1943 годы.

Помню, что питались почти все жители с огородов– выращивали кукурузу (варили и жарили её, делали на ручных крупорушках кукурузную крупу, а из неё мамалыгу), подсолнечник, из которого на маслобойке отжимали масло, картофель, который варили, жарили, добавляли в суп. Из мытой сухой кожуры делали муку, а воду, в которую складывали очищенную картошку, использовали для изготовления крахмала.

Использовалось в пищу многое. Так, сладковатые пышечки из пшённой муки (пшено тоже выращивали) заменяли печенье. Откусишь кусочек и не жуёшь, а сосёшь.
Мы, малыши, постоянно помогали взрослым во всех огородных делах и помимо этого ловили для еды с помощью ловушек синичек, воробьёв, сусликов в поле. Дети постарше разводили голубей, в т.ч. и для еды, кроликов (заготавливали для них траву). Уже после окончания оккупации появилась коза и соответственно молоко. Козе ведь тоже достаточно было только травы, которую заготавливали в основном дети.

Нам в пищу шли и различные травы – лебеда, крапива и др. С загородного огорода (2-5 км от дома) урожай приносили или привозили на тяжёлых 2-колёсных тачках, в которые впрягались люди. Колёса у них были тяжёлые, металлические. Очень редкий случай – в семье была корова (не во время оккупации) – это молоко, молочные продукты и тягловая сила – корову впрягали в телегу вместо лошади. У нас никогда не было коровы, поэтому сливочное масло я впервые попробовал в старшем школьном возрасте и мой желудок его не принял, т. к. не был к нему приспособлен.

Об использовании в пищу муки из пшеницы и ржи во время оккупации не помню ничего, а после освобождения от немцев были хлебные карточки. Люди собирали на полях колоски. Хотя с полей собирающих колоски для себя и своей семьи людей прогоняли охранники-объездчики на лошадях. Так как существовал обязательный организованный сбор колосков для государства, т. е для фронта. А также матери привозили зерно с Кубани и Украины, где они его приобретали в обмен на дорогие для них вещи – в основном приданное на их свадьбах – кольца, серьги, шерстяные платки и др. вещи. Эти поездки были очень тяжелы и опасны. Из рискованных поездок можно было и не вернуться, но о них отдельный разговор. Таких поездок у мамы было две-три.
Печи зимой топили в основном углём, так как жили в г. Шахты. До оккупации и после жителям города, как-то связанным с угледобычей, уголь выписывали по низкой цене.
Во время оккупации часть шахт работала, но весь уголь отправлялся в Германию. Жителям приходилось искать способы как согреть дома зимой и приготовить пищу. Мы с саночками ходили на железнодорожную станцию. Там стояли пустые вагоны из-под угля, возвратившиеся в город после разгрузки. Стояли сильные морозы, и часть смёрзшегося угля оставалась в углах вагонов – вот его мы отколупывали и везли домой. Это не разрешалось, и вначале просто прогоняли «охотников за углём», а потом для запугивания стали подбрасывать туда мины, замаскированные под кусок угля. Нам повезло, нам они не попались, и мы остались живы.

Немало ребят погибло или покалечилось от мин (иногда в виде детских игрушек), разбрасываемых немцами, в т.ч. и с самолётов. Из-за любопытства и любознательности, пытаясь самостоятельно разобрать патроны крупных калибров, снаряды и мины и добраться до пороха, особенно имеющего вид макаронин, при поджоге которых они горели и ползали по земле как змеи. Гибли от разрыва стволов «пугачей» самодельных пистолетов, при стрельбе из них по «мишеням» или воробьям для добычи пищи или детского баловства.

Во время оккупации люди больше всего боялись полицаев, которые чаще всего были из добровольцев, готовых выслуживаться перед немцами. Вот почему очевидцы войны, особенно побывавшие в оккупации, очень плохо восприняли переименование народной милиции в полицию.
В г. Шахты, как и в г. Краснодоне, была создана подпольная организация, но, к сожалению, в нужный момент для обнародования её деятельности не нашёлся ещё один писатель типа А. Фадеева. Подпольная организация была быстро раскрыта и её участников так же, как и в г. Краснодоне, заживо побросали в ствол шахты им. Красина.
Их было казнено больше, чем в Краснодоне, ствол был заполнен телами так, что при восстановлении шахты пришлось пробивать новый ствол. После окончания ВОВ на этой шахте был, как и в г. Краснодоне, создан мемориал в память о казнённых там жителях г. Шахты. Наконец-то нашёлся и писатель, который описал события, связанные с подпольщиками в военные годы в г. Шахты. Я и наша семья именно из этой книги узнали о тех событиях.

На мой взгляд, незаслуженно мало внимания уделялось и уделяется роли и заслугам женщин-матерей, которые в тяжелейшее время – в военные и послевоенные годы в отсутствие мужчин сумели сохранить семьи и вырастить детей.

Женщины заменили мужчин практически во всех работах, трудясь как в промышленности, в том числе и в шахтах, так и в колхозах, работая трактористками, комбайнёрками и т.п.. Они могли выполнять любые работы – отремонтировать или даже построить дом (своими руками, без помощи техники), быть в семье врачом, учителем, агрономом, животноводом, сапожником, портнихой, поваром и др.

А чего они натерпелись при дальних поездках за 1-2 вёдрами зерна в обмен на свои дорогие семейные реликвии. В лютый мороз, на открытых переходных площадках пассажирских вагонов, на открытых товарных вагонах с военной техникой, под бомбёжками и пулемётными очередями фашистских самолётов. Ездили в совершенно незнакомые места – на Украину – до Днепропетровска, почти до линии фронта, на Кубань – до Краснодара. Моей матери приходилось пешком ходить за солью в Маныч на расстояние более 100 км и при этом тащить тачку-тележку.

В одной из поездок на Кубань её ранило в ногу, и она не могла вернуться домой почти месяц. Мы остались дома с сестрой (старше меня на 12 лет). Она работала в госпитале, а меня, дошкольника, оставляла в квартире одного, закрыв её на замок. В то очень трудное военное и послевоенное время невозможно было выжить без взаимопомощи и взаимовыручки во всех видах.

Вот тому примеры:

- В ВОВ так же были беженцы из Украины и Белоруссии. Не всех желающих удалось вывезти с территорий, которые вот-вот должны были подвергаться немецкой оккупации, всеми видами транспорта, в т. ч. товарняками. Эти люди в основном шли пешком в жаркую или дождливую погоду по пыльным грунтовым дорогам или грязи, со всем своим скарбом, детьми и домашним скотом. Всё это в руках, мешках на плечах или за спиной, или в тележках, которые тянут люди, редко везли на лошадях или коровах. И на них охотились немецкие лётчики с бомбами и пулемётами. Для этих людей раем была бы их транспортировка даже в товарных необорудованных вагонах. И когда эти люди проходили через наш город, их всегда и почти все приглашали переночевать. Кормили их, отдавали в дорогу последнее. Делились не только продуктами, но и отдавали одежду, обувь, посуду. Всё, в чём они нуждались. Так же помогали и моей матери при её поездках за хлебом и солью. Исключение, по словам матери, составляли только донские казаки, которые не давали даже воды попить путникам. Не потому ли после войны было довольно прохладное отношение к донским казакам.

- На поезд, в котором мама ехала на Кубань, налетели немецкие самолёты. Поезд остановился, люди бросились врассыпную подальше от состава. В этот момент её ранило в ногу и совершенно незнакомые люди оказали ей первую медпомощь. На руках донесли до поселения, достали там подводу с лошадью и отвезли в местный госпиталь, где уже оказали необходимую квалифицированную помощь.

- Пассажирские поезда в те годы ходили редко и всегда были так переполнены, что уехать на них было почти невозможно, а на товарных составах, особенно с военной техникой, проезд гражданских лиц был запрещён, и за этим следила милиция. Мать рассказывала, как военные, вопреки милиции разрешали, возможно, с риском для себя проехать группам женщин в этих товарных вагонах. А выслушав рассказы женщин о том, куда и зачем они едут, отдавали им свои продуктовые пайки.

- Мать рассказывала и том, что однажды машинист поезда, увидев идущую зимой, в пургу и мороз, в попутном направлении большую группу людей, самостоятельно остановил поезд и посадил всех людей.

Дежурный по станции (где-то в районе г. Ростова-на-Дону), увидев большую группу людей, которые больше суток не могли уехать с этой станции, остановил поезд, который должен был проехать без остановки и посадил на него этих пассажиров.

Похожих случаев заботы о людях в рассказах матери было немало. И люди за добро платили добром. Хотя бы охранники-объездчики, которые просто прогоняли с убранных полей сборщиков колосков – ни я, ни мать не видели и не слышали от людей, чтобы они кого-то арестовали, избили или убили. Они понимали, что колоски собирали своим семьям, детям, для того, чтоб они выжили.

А День Победы – 9 мая 1945 года выдался солнечным и очень тёплым. До сих пор вижу наяву, как к нам прибежала соседка и кричит: «Тётя Дуся, война кончилась!» Какое было ликование – весь народ выскочил из домов на улицу. Обнимаются, целуются! Слёзы радости и горя, общее ликование! Нечто похожее я видел потом только после полёта Ю.А. Гагарина. Потом мы наблюдали, как по железной дороге, которая была в двухстах метрах от дома проезжали с песнями в товарных вагонах-теплушках домой или на Дальний Восток оставшиеся в живых воины-победители. Мы, пацаны, дети и взрослые, приветствовали их, а они – нас. И это было так замечательно!

И только после 9 мая 1945 года мы с мамой снова стали спать на кровати. Так как она до окончания войны боялась, что бомбёжки могут возобновиться.

P.S.

Изложенное выше - это то, что я увидел своими глазами и пережил лично, и услышал из рассказов матери, которая, к сожалению, ушла из жизни в 1988 году. У нас в семье имеется аудиокассета с записью её воспоминаний о жизни в годы ВОВ. Кассета была записана в 1982 году. Книга-роман Валентина Ющенко «Вечный огонь» о событиях в г. Шахты в военные годы «Центрально-Чернозёмным книжным издательством» издана в г. Воронеже в 1976 году.